Движение - Страница 110

110

— Мне трудно поверить, Готфрид, что вам, в ваши лета и с вашим положением, хочется рыскать по лондонским трущобам, преследуя шайку негодяев.

— Ладно, сознаюсь, что это только предлог.

— А какова истинная причина?

— Я бы в последний раз попытался примириться с Ньютоном и разрешить спор о приоритете достойным образом.

— Куда более здравый и благородный мотив, — сказал Даниель. — Теперь позвольте объяснить, почему ничего не выйдет и почему вам лучше просто отправиться домой.

И он, почти вопреки собственной воле, рассказал, что Ньютон хочет получить Соломоново золото не только из практической надобности выдержать испытание ковчега, но главным образом из стремления обрести философский камень и философскую ртуть.

Безуспешно. Лейбниц только укрепился в своём желании не уезжать из Лондона.

— Если верно то, что вы говорите, значит, корень проблемы в философском заблуждении Ньютона. И я могу не объяснять, что то же заблуждение лежит в основе других наших споров.

— Напротив, Готфрид, я думаю, что спор о приоритете — из разряда «кто, что, когда и кому сказал».

— Даниель, ведь правда, что Ньютон десятилетиями скрывал свои труды по анализу бесконечно малых?

Даниель нехотя кивнул. Он прекрасно помнил, что если в разговоре с Лейбницем принимаешь хоть одну логическую посылку, то через несколько мгновений на твоей ноге захлопывается сократический медвежий капкан.

— Кто основал «Acta Eruditorum», Даниель?

— Вы и ваш знакомец. Послушайте, я признаю, что Ньютон склонен держать свои труды в тайне, а вы стремитесь свои публиковать.

— А кто скрывает свои труды, ограничивая их распространение узким кругом посвящённых?

— Эзотерическое братство.

— Иначе называемое?

— Алхимиками, — буркнул Даниель.

— То есть спор о приоритете не возник бы, если бы сэр Исаак Ньютон не был заражён алхимическим образом мыслей.

— Согласен, — вздохнул Даниель.

— Следовательно, это философский диспут. Даниель, я стар. Я не был в Лондоне с 1677 года. Какова вероятность, что я окажусь тут снова? А Ньютон, никогда не покидавший пределы Англии, ко мне не приедет. У меня не будет другого случая с ним встретиться. Я останусь в Лондоне инкогнито — никому нет надобности знать, что я здесь — и отыщу способ вовлечь Ньютона в философскую дискуссию. Я покажу ему выход из лабиринта, в котором он блуждает столько лет. Это лабиринт без крыши, из него ясно видны звёзды и Луна, которые Ньютон понимает лучше кого-либо на земле; но стоит ему опустить глаза к тому, что ближе, он теряется в тёмных змеящихся закоулках.

Даниель сдался.

— Коли так, считайте себя членом нашего клуба, — сказал он. — Я проголосую за вас. Кикин и Орни не посмеют отказать в приёме учёному, чьей головы недавно касался кулак Петра Великого. Ньютон голосовал бы против, но он некоторое время назад заключил сепаратный мир с человеком, которого ловит клуб, так что вряд ли будет посещать заседания.

Евгений-раскольник лежал в ротерхитской пыли, как срубленное под корень дерево. Судя по всему, он дорого продал свою жизнь. Лицо его, обрамлённое сивыми волосами и бородой, было обращено к небу. Даниель предположил, что ему под шестьдесят. Будь он одних лет с царём (Пётр недавно шагнул в пятый десяток) и не однорукий, бой мог бы закончиться иначе, а так Даниелю оставалось трактовать поступок Евгения как эффектную форму самоубийства. Возможно, Евгений узнал, что золото покинуло «Минерву», и почему-то вбил себе в голову, что его срок на земле окончен.

— Странный был тип. Много лет верно служил Джеку, в последние годы действовал самостоятельно и пытался сжечь царские корабли в Ротерхите, хотя и помогал Джеку в нападении на Тауэр и захвате ковчега, — объяснил Лейбницу Даниель. — Великий был преступник, но всё равно горько видеть, что человек лежит вот так, брошенный.

Впрочем, тут он заметил приближающегося Сатурна с несколькими молодцами и пустой телегой.

Даниель, Лейбниц и Соломон Коган нагнали Петра и его свиту в Клеркенуэлл-корте, как раз когда те собирались обратно в Ротерхит. Даниель отправил с ними записку мистеру Орни, что поджигатель кораблей убит. Лейбниц поехал с царём. Соломон пообещал прибыть на верфь позже. В ближайшие несколько дней предполагалось закончить осмотр и набрать команду; дальше кораблям предстояло идти прямиком на войну со шведами в Балтийское море.

Царь и его свита уехали. Даниель, сам не зная почему, испытывал невероятный прилив энергии — такого с ним не было уже несколько недель. Может быть, это и делает царя царём: способность подтолкнуть окружающих, заставить их работать с полным напряжением сил. А может, вид мёртвого Евгения напомнил Даниелю (если тот ещё нуждался в напоминаниях), что дни его на земле не вечны. Или ему просто хотелось поскорее избавиться от Соломонова золота. Видимо, остальные работники Двора технологических искусств почувствовали что-то похожее; почти неделю они не казали туда носа из-за противостояния вигов и тори, а также безобразий, связанных с Висельным днём, а сегодня приходили один за другим, открывали заколоченные мастерские и сдёргивали с механизмов чехлы от пыли. Вернулся Сатурн, отвезя тело Евгения в русскую церковь (где уж там он сумел её отыскать), и к заходу солнца работа уже кипела вовсю. Они прокатали, разрезали и взвесили больше золота, чем когда-либо за один день. Потом Даниель рекрутировал полдюжины ничем не занятых, но относительно трезвых могавков в качестве вооружённого сопровождения, и пластины повезли по берегу Флит в Брайдуэлл.

110