Движение - Страница 85

Как всё изменилось за двадцать лет! Война окончена, друзья мои, и Франция одержала верх. Хотя Англия получила кое-какие обглодки, не обольщайтесь — на испанском троне сидит Бурбон. Луй не прочь посадить на британский трон Джеми-скитальца, но ему это вовсе не так важно, как было в 1701-м заполучить Испанскую империю! То, над чем я трудился — подрыв денежной системы, — приняло новую форму. Раньше целью было сгубить заморскую торговлю — единственное средство финансирования войны. Теперь цель помельче: разжечь скандал, настроить дельцов из Сити против вигов. Не надо кроить возмущённую мину, Айк, вы отлично знали, чем я занимаюсь. Сейчас я в силах это осуществить, или буду в силах, когда Болингброк назначит испытание ковчега. Стану ли? Предам ли я свою страну Франции? Возможно. Англия много сделала, чтобы заслужить мою ненависть. Есть ли у меня сильный мотив? Уже нет. Элиза овдовела. Её французские дети выросли и делят своё время между Парижем и Аркашоном. Её немецкий мальчик всегда при ней. Она уже два года не ступала на французскую землю. В итоге теперь де Жексу куда труднее её убить — и будет ещё труднее, если я с ним покончу.

— Всё это к тому, что вы о чём-то намерены нас попросить? — предположил Даниель.

— Я хочу одного — достойно удалиться от мирских дрязг, — сказал Джек. — Но раз уж вы упомянули ферму в Каролине, я не прочь отдать её своим сыновьям. Оставаясь в Лондоне, они будут только влипать в новые переделки.

— О да, — заметил Даниель. — И помыслить нельзя, чтобы в Америке кто-нибудь впутался в неприятности.

— Для своих сыновей я ищу всего лишь других неприятностей, — отвечал Джек. — Здоровых неприятностей на свежем воздухе.

Монмаут-стрит

Толпа приходит в возмущение всякий раз, как полагает, что у неё есть для этого основания.

«Беды, которых можно справедливо ожидать от правительства вигов», анон., приписывается Бернарду Мандевиллю, 1714.

В конюшне Лестер-хауз Иоганн и Каролина взяли двух серых коней: непримечательных, в простой сбруе. Бок о бок они выехали на Монмаут-стрит. Каролина сидела по-мужски; это облегчалось тем, что на ней были штаны. Волосы её скрывал белый мужской парик, а на боку даже висела шпага. Иоганн был одет так же, но вооружён длинной старой рапирой, которую носил с тех пор, как неизвестные стали покушаться на жизнь близких ему людей. Вместе они должны были выглядеть как два молодых джентльмена на прогулке.

Каролина часто оглядывалась на Лестер-филдс. Иоганн посоветовал ей этого не делать, но лица королевской крови не любят следовать столь приземлённым рекомендациям. Она была совершенно уверена, что за ними едет человек на вороном коне. Однако Монмаут-стрит всё время изгибалась влево, поэтому принцесса то и дело теряла всадника из виду. По той же причине они видели лишь небольшой отрезок пути и постоянно натыкались на всё новые препятствия.

— Составляя план, я не знал, когда его придётся осуществлять, — сказал Иоганн, — и не принял в расчёт Висельный день.

— Он ведь только в пятницу? — спросила Каролина. Был вечер среды.

— Да, — отвечал Иоганн. — Я ждал толп к завтрашнему вечеру, никак не к сегодняшнему.

Он не договорил. Чуть впереди в Монмаут-стрит, как притоки в реку, впадали ещё две улочки, образуя короткий, но очень широкий проезд, ведущий к Брод-Сент-Джайлс — не площади и не улице, а своего рода отстойнику, в который втекали Хай-Холборн (справа) и Оксфорд-стрит (слева, в направлении Тайберн-кросс). От Иоганна и Каролины Брод-Сент-Джайлс закрывало длинное невысокое здание, воздвигнутое прямо посередь дороги, словно песчаная отмель поперёк устья реки. Оно было кирпичное снизу, дощатое наверху, под выщербленной черепичной крышей, и такое невзрачное, что издали многие приняли бы его за конюшню. Однако для конюшни у него было слишком много печных труб, и все они кренились, как престарелые плакальщики на ветру. Со стороны, обращённой к Иоганну и Каролине, вдоль всего фасада тянулся дворик, на который выходила веранда. Здесь на скамьях сиротливо жались несколько стариков с белыми волосами и серыми лицами. Это была богадельня, где никчемных прихожан, оставшихся под старость без средств и без семьи, временно складировали до переселения на ближайшее кладбище. По какой-то причине её выстроили на перекрёстке, так что людям и каретам приходилось огибать богадельню.

В обычное время за невозможность увидеть Брод-Сент-Джайлс следовало возблагодарить Бога. Как часть Большого Лондона она, безусловно, имела свою историю и законное право на существование, но как магистраль, соединяющая Тайберн с центральной частью города, не выдерживала никакой критики. Позже в трущобах к северу от неё взорвут несколько бочонков пороха, Хай-Холборн и Оксфорд-стрит свяжет прямая дорога, а Брод-Сент-Джайлс превратится в заболоченную старицу; в то время, когда Иоганн с Каролиной к ней подъезжали, упомянутые благие перемены были ещё делом будущего.

Сейчас невозможность видеть, что творится впереди, грозила опасностью. Народа вокруг было гораздо больше обычного. Толпа — по большей части кочевые трибы молодых людей, — подпряженная богадельней, закручивалась в водовороты перед её оградой. Молодые люди никуда не направлялись и никакой явной цели не преследовали, если не считать целью поиск неприятностей на свою и на чужую голову. Некоторые уже смотрели на Иоганна и Каролину и указывали пальцами.

— Почему столько народа — из-за Висельного дня?

— Слишком рано. О, если бы мы спросили кого-нибудь, зачем он здесь, он бы ответил, что пришёл смотреть повешение.