Движение - Страница 89

Да и что бы она сказала? Главная цель — поддерживать иллюзию. Добраться до особняка Мальборо — хорошо, поскольку иллюзию это укрепит, но несущественно. И уж точно не стоит ничьей жизни. Колесить бесцельно какое-то время — ничуть не хуже, а может, даже и лучше.

В конце улицы, там, где она уходила вправо, её ширина позволяла круто развернуть карету на всём скаку, что кучер и сделал. Карету занесло вбок, колёса ударились о бордюр. Ящик тряхнуло — два колеса на миг оторвались от мостовой, — затем постромки натянулись и повлекли его в новом направлении, на запад. Экипаж грохнулся на все четыре колеса. Элизу отбросило вправо, потом назад. В памяти осталось неприятное воспоминание о звуке, таком резком, что он достиг её слуха сквозь весь остальной шум. Это мог быть щелчок кнута или даже пистолетный выстрел. Однако Элизе помнилось, что он долетел из левого окна и больше походил на треск. Возможно, от удара сломалась спица. Возможно, надо было сказать кучеру, чтобы он больше не поворачивал вправо на такой скорости. А возможно, он сам всё слышал и не нуждался в советах.

Ненависть к ящику и страстное желание знать, что происходит, толкали Элизу выглянуть в окошко и посмотреть вперёд. Благоразумие требовало сидеть смирно. Лошади летели галопом. Приближалась Т-образная развилка, на которой кучеру предстояло свернуть вправо или влево. Элиза упёрлась ногами в противоположную скамью, руками — в стенки кареты, всем сердцем желая, чтобы кучер повернул влево. Теперь не было сомнений, что похожий на сердцебиение стук, который она слышала слева и чувствовала через остов кареты, идёт от сломанной спицы.

Из ящика казалось, что мчать по улицам Лондона со скоростью боевого тарана — чистое безумие. Однако это было не так, поскольку (как припомнила теперь Элиза) у кареты имелось длинное дышло, к которому крепилась сбруя и которое (подобно тарану галеры) сильно выдавалось вперёд. Каждый день на улицах Лондона кому-нибудь пропарывало дышлом живот или вышибало мозги. Допустим, целый эскадрон якобитов и впрямь перегородил улицу, чтобы не пропустить карету на Хедж-лейн — каких только глупостей не напридумываешь, сидя в ящике! — все они бросятся врассыпную от тарана, как только поймут, что его не остановить. Что они сделают потом, когда придут в себя, вопрос другой — но об этом покамест можно не думать.

По-видимому, тактика сработала, потому что, как раз когда Элиза напряглась всем телом в ожидании толчка, карета замедлилась и начала поворачивать — влево, благодарение Богу, и даже не очень быстро — на Хедж-лейн. Собственно, это был не поворот, а плавный изгиб дороги перед Литтл-Саффолк, откуда открывался прямой путь на Хей-маркет к трёхарочному фасаду Итальянской оперы, выстроенной Ванбругом и вигами.

Во время всего манёвра Элиза слышала топот копыт и крики, но слов не могла разобрать, пока упряжка не вывернула на Литтл-Саффолк и не понеслась ровным кентером, которым должна была домчать Элизу до Оперы значительно меньше, чем за минуту. Терять эти секунды представлялось неразумным. Всадники кричали всякие глупости вроде: «Стой!» или «Я приказываю остановить карету!» Элиза не хотела, чтобы кучер подчинился, как не хотела и другого: чтобы он гнал вперёд, если в него могут выстрелить. Главное — поддерживать иллюзию.

Она распахнула окошко с левой стороны и увидела в отверстие паранджи несколько всадников. Все они разом умолкли; это было так приятно, что Элиза распахнула и правое окошко. Потом рискнула высунуться и поглядеть вперёд. Ей предстал ряд домов, таких же, как на любой лондонской улице поновее. Но все их затмевало здание вдвое выше и втрое шире соседних.

Как и они, здание было сложено из кирпича, но сводчатые оконные и дверные проёмы, обрамленные фестончатой кладкой, русты над замковыми камнями и широкие фризы между этажами занимали такую часть фасада, что он казался сделанным из блоков светлого камня, узкие промежутки между которыми заложили кирпичом. Задумывалось, что здание снаружи будет впечатлять не меньше, чем происходящее внутри: ибо это была Итальянская опера, и стояла она на Хей-маркет. Элиза любила её и, как все добрые виги, участвовала в подписке, но сейчас видела в Опере только ориентир. Чтобы перегородить узкую улочку вроде Литтл-Саффолк, довольно поставить несколько человек и разжечь костёр. Иное дело Хей-маркет шириною почти сто футов — чтобы перегородить её, понадобится рота.

— Не обращай ни на кого внимания! — крикнула Элиза. — Гони вперёд, не останавливайся!

Слова — незначительный обрывок либретто; главное, что Элиза выкрикнула их по-немецки. В салонах Версаля, Амстердама и других мест она нередко производила фурор умело брошенной фразой, однако нынешний успех затмил все прошлые. «Это она! Принцесса!» — заорал один из всадников и, пришпорив коня, вылетел на перекрёсток с Хей-маркет, до которого карете оставалось не более пятидесяти ярдов. Элиза так обрадовалась, что испугалась, как бы в ней не распознали самозванку; покуда всадники справа не успели хорошенько её разглядеть, она скользнула к левому окну.

Тут вся радость улетучилась. Впереди метеорами плясали факелы. Один стремительно пошёл к мостовой и превратился в тускло светящийся шар, из которого вырвалось ярко-жёлтое пламя. Кто-то сунул факел в основание тщательно сложенного костра. Лошади, увидев огонь, замедлили бег. Кучер, щёлкая кнутом, заставил их почти прижаться к правой стороне узкой Литтл-Саффолк. Надежда проскочить мимо костра, страх перед кнутом и орущими всадниками заставили лошадей рвануть. Как раз когда они вылетели на Хей-маркет, кто-то бросил в костёр пригоршню шутих. Они взорвались так близко, что жар пощёчиной ударил Элизу по лицу. Она хотела сдвинуться вправо, но лошади испугались сильнее неё и понесли со своей силой нескольких тонн мускулов. Карета накренилась влево; правые колёса оторвались от мостовой. Элиза отлетела бы к левой дверце, если бы не вцепилась в край правого окошка. Мгновение она висела, видя в отверстие паранджи только трубы, гнёзда аистов и звёзды.