Движение - Страница 98

Композитор поднял с пола жезл и оправил парик.

— Пятая страница, со второго такта! — крикнул он, хотя музыканты не торопились возвращаться в яму.

Элиза огляделась и увидела на месте, где был Джек, расплесканную лужу краски. Белые следы вели за сцену к Юникорн-корту.

Она думала о «предсказании», как выразился Джек; на Элизин взгляд, это было скорее твёрдое обещание, данное двенадцать лет назад в малом салоне парижского особняка Аркашонов в присутствии Людовика XIV. Как на грех, точная формулировка вылетела у неё из головы. Что-то в том смысле, что Джек не увидит её лица и не услышит её голоса до своего смертного дня. Элиза очень серьёзно относилась к своим обещаниям и сейчас, вспоминая события последних минут, с удовлетворением убедилась, что не нарушила слова. Джек её не видел, потому что всё время смотрел на де Жекса (по крайней мере, пока ему не выплеснули в лицо краску). А она не сказала ни слова, которое он мог бы услышать.

А теперь он сбежал и не может ни видеть её, ни слышать.

Она обернулась к зрительному залу. Музыканты и актёры смотрели на неё из углов, будто ожидая реплики.

— Можно выходить, — объявила Элиза. — Джек Шафто покинул здание.

Голден-сквер

— Что вы ему сказали?! — переспросил Даниель.

— Вы меня слышали, — отвечал Роджер, потом, устав от взглядов и гримас Даниеля, добавил: — Да уж.

— Да уж?! Как прикажете это понимать?

— Вы иногда берёте совершенно проповеднический тон. Думаю, это неизжитое влияние Дрейка.

— Я просто благоразумен. Что, если Болингброк потребует доказательств? Я представления не имею, где Джек!

— Даниель, оглядитесь.

Даниель огляделся. Они с Роджером стояли на углу Голден-сквер, рядом с табором дорогих экипажей и хороших коней: полевой ставкой вигов. Исаак уже уехал домой в фаэтоне. Могавки проносились галопом, выкрикивая новости и потрясая шифрованными посланиями. В доме Болингброка ставни были закрыты, занавеси опущены, свечи почти не горели; никто не знал, где хозяин. По слухам, он уехал в клуб.

— Смотрите, — сказал Роджер. — Мы победили.

— Откуда вы знаете?!

— Просто знаю.

— Откуда?

— Увидел по его лицу.

Роджер дал понять, что разговор окончен: не словом, не жестом, а какой-то переменой во взгляде. Он подошёл к отряду могавков, стоявших рядом с конями, и объявил: «Мы победили. Распространите весть. Зажгите маяки». Затем повернулся и зашагал к кучке сановников. Могавки у него за спиной закричали: «Виват!» Вскоре крик подхватила вся площадь.

Даниель не сразу присоединился к общему ликованию, но уж когда присоединился, то от всей души. Такова политика: гнусна, иррациональна и всё же лучше войны. Роджера чествуют, потому что он победил. Что такое победа? Это когда тебя чествуют. И Даниель горланил так, как только позволяли пересохшая глотка и старческие рёбра, дивясь, что люди сбегаются со всех сторон. Не только знать из особняков, но и сброд с освещённых кострами полей на севере, все теснились вокруг Роджера и кричали: «Виват!» Не потому, что соглашались с его позицией или хотя бы знали, кто он такой, а потому что он явно был героем дня.

Биллинсгейтский док

— Поразительно, — воскликнул Иоганн фон Хакльгебер, обнимая принцессу Каролину за талию и отрывая от пристани, — сколько людей готовы оказать услуги своей будущей королеве!

Он брёл по щиколотку в воде на Биллинсгейтской пристани; отрезанные рыбьи головы тыкались в его башмаки и таращились на Каролинин зад, пока Иоганн нёс её к лодке. Каролина крепко обнимала Иоганна за шею, словно хотела грудью заткнуть ему рот. Он не жаловался, только сильнее сжимал через штаны её выпуклости. Все эти взаимные тисканья оправдывались тем, что ночь была тёмная, пристань — скользкая, а принцессе негоже падать в холодное месиво из рыбьих кишок. Иоганн считал, что ведёт себя вполне пристойно. Однако люди (числом около тридцати), доставившие сюда принцессу в королевской процессии экипажей, портшезов и всадников, думали иначе. Они были пьяны как сапожники, хотя, судя по золочёным гербам на дверцах карет, сплошь принадлежали к знати. Решительно всё в происходящей сцене наводило их на непристойные мысли.

— Хороша рыбка, так бы и съел! — выкрикнул один. Прочие шутки были ещё откровеннее.

— Джентльмены! — воскликнул Иоганн, когда принцесса уже благополучно сидела в шлюпке, а её бюст больше не затыкал ему рот. — Да, мы в Биллинсгейте, но это не значит, что вам надо перещеголять рыботорговок в мерзости. Сейчас их здесь нет. Если хотите за ними приударить, возвращайтесь днём.

— И кто же эти рыботорговки? — вопросил некто, перебравший настолько, что язык болтался у него во рту, словно половая тряпка в ведре. — Сдаётся, с ними неплохо бы свести знакомство. — Он потянул носом бодрящий воздух рыбного рынка. — И мне нравятся их духи!

Теперь попрёки сыпались на Иоганна с двух сторон.

— Ты просто несносен, милый, — говорила Каролина из шлюпки. — Вот видишь, я надула губки, как большая-большая рыба. Эти люди галантны, ничего больше! Они даже не верят, что я — принцесса! Они думают, что я — шлюха, приехавшая к доктору Уотерхаузу.

— Они прекрасно знают, кто вы, — заверил Иоганн. Он иронически-подобострастно поклонился членам клуба «Кит-Кэт», которые стояли на набережной в шеренгу, как на картине, едва различимые в темноте — словно групповой портрет, почти черный от табачного дыма.

Ответных поклонов Иоганн не видел, потому что забирался в шлюпку. Каролина помахала рукой; почему-то даже этот жест вызвал у провожающих непристойные ассоциации, породив новый залп сальностей.