Движение - Страница 21

— Элиза!

— Останови, Мартин.

Элизино лицо заслонили ветки, но Каролина слышала улыбку в её голосе. Мартин — надо понимать, кучер — натянул вожжи. Лошади замедлили шаг и остановились.

Каролина подошла уже к самой ограде. Тойфельсбаум подстригали, чтобы садовники могли проходить по его периметру. Каролина зашагала к калитке, ведя рукой по железным прутьям, дабы не упасть, если подол вдруг зацепится за сучок.

Два лакея слезли с запяток, двигаясь так, словно руки и ноги у них в лубках. Неизвестно, сколько они простояли, вцепившись одеревенелыми руками в поручень. Элиза, не утерпев, пока они откроют дверцу, толкнула её ногой. Она едва не заехала лакею по носу, но тот, мгновенно оправившись от неожиданности, подставил невысокую лесенку и помог герцогине Аркашон-Йглмской вылезти из кареты — хотя ещё вопрос, кто кому помогал. Мастифы Сцилла и Харибда уселись, не сводя глаз с Элизы и выметая хвостами на дорожке аккуратные, свободные от гравия сектора.

Элиза была одета в тёмное — то ли для путешествия, то ли по печальному поводу, то ли по обеим причинам сразу; голову её покрывал чёрный шёлковый шарф. Ей давно перевалило за сорок; внимательный наблюдатель (а в эту женщину многие вглядывались внимательно) мог предположить, что в золоте её волос кое-где пробивается серебро. Кожа в уголках глаз и рта честно свидетельствовала о возрасте.

Число её поклонников с годами не уменьшилось, но состав их изменился. Когда-то, юной особой в Версале, она обратила на себя внимание короля; тогда её домогались любвеобильные придворные щеголи. Теперь, пройдя через замужество, роды, оспу и вдовство, она сделалась объектом интереса со стороны влиятельных сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетних мужчин, которые шёпотом обсуждали её в клубах и салонах. Иногда кто-нибудь из них, расхрабрившись, совершал вылазку и дарил ей загородный дворец или что-нибудь в таком роде. Дело всегда кончалось тем, что он отступал, потерпев поражение, но не потеряв достоинства, покрытый боевыми шрамами и заметно выросший в глазах снедаемых любопытством товарищей. Быть отвергнутым дамой, которая, по слухам, спала с герцогом Монмутским, Вильгельмом Оранским и Людовиком XIV, значило отчасти приобщиться к этим легендарным фигурам.

Ничего из сказанного, разумеется, не имело значения для Каролины, потому что Элиза никогда не говорила с ней о своих воздыхателях, а когда они оказывались вдвоём, было решительно не важно для обеих. Однако на людях Элиза должна была себе об этом напоминать. Для Каролины Элизина репутация была ничто, для остальных — всё.

— Я прогуляюсь по саду с её высочеством, Мартин, — сказала Элиза. — Езжай в конюшню, позаботься о лошадях и о себе.

Дамы Элизиного ранга редко утруждали себя подобными мелочами, но Элизу всегда заботили практические частности и никогда — сословные рамки. Если Мартин и удивился, то не подал виду.

— Спасибо, госпожа, — невозмутимо произнёс он.

— Лошадьми займутся наши конюхи — можешь передать им, что я велела, — сказала Каролина. — А ты, Мартин, позаботься о себе.

— Премного благодарен, ваше высочество, — отвечал Мартин. В голосе его сквозила усталость, но не от долгой дороги, а от знатных дам, полагающих, будто он не в состоянии приглядеть за собственными лошадьми. Он тряхнул вожжами, и упряжка тронулась с места, натягивая постромки. Лакеи, успевшие немного размять ноги, вспрыгнули на запятки; псы заскулили, не зная, оставаться им с хозяйкой или бежать за каретой. Элиза взглядом заставила их умолкнуть, а Мартин нечленораздельным возгласом позвал за собой.

— Идёмте к калитке, не будем говорить через прутья, — сказала Каролина и двинулась в ту же сторону, что и карета. Элиза зашагала по дорожке. Они шли по разные стороны ограды на расстоянии вытянутой руки, но Каролина пробиралась через лес, а Элиза ступала по гравию. — Вы же не прямо из Лондона?

— Из Антверпена.

— А. И что герцог?

— Шлёт вам поклоны и соболезнования. Как вы знаете, он всегда восхищался Софией и желал бы присутствовать на похоронах. Однако он встревожен последними вестями из Лондона и не хочет уезжать туда, куда письма идут дольше.

Они подошли к калитке. Каролина взялась за щеколду, но Элиза её опередила: отодвинула засов, распахнула калитку и бросилась принцессе на шею. Как непохоже это было на церемонные встречи, которые предстояли Каролине до конца дня! Когда наконец маленькая женщина выпустила высокую из объятий, щеки её, которых не коснулись ни румяна, ни пудра, блестели от слёз.

— Лет в шестнадцать я жалела себя и злилась на мир за то, что сперва рабство, а затем смерть отняли у меня мать. Теперь, подсчитывая сумму ваших утрат, я стыжусь своей тогдашней слабости.

Каролина ответила не сразу. Отчасти потому, что её тронула и даже смутила такая прямота женщины, прославленной своей сдержанностью. Отчасти потому, что сзади раздался шум. Мартин круто повернул на углу ограды, и теперь карета грохотала по другую сторону Тойфельсбаума.

— Иногда мне кажется, что я и есть сумма моих утрат, — сказала наконец Каролина. — И коли так, каждая утрата делает меня больше. Надеюсь, мои слова не слишком вас расстроили, — торопливо добавила она, потому что по телу герцогини прошла лёгкая судорога рыдания. — Однако так я ощущаю мир. И знаете, мне чудится, будто я наследница Зимней королевы, хоть и не связана с ней по крови. Я думаю, что мне суждено вернуться в Англию вместо неё. Вот почему я попросила вас купить Лестер-хауз, в котором она родилась.

— Я не купила его, а вложила в него средства, — ответила Элиза.